Громовая жемчужина - Страница 67

«В бою нет отступления».

А последнее звучало несколько странно, особенно для воина: «В убиении или оставлении в живых есть выбор».

Ким подозревал, что всё не так просто и эти банальные нравственные истины — всего лишь покров для чего-то тайного.

Наконец вонхва протянул руку и взял с блюда рисовый хлебец… и четверо изголодавшихся молча, сдерживая жадность, накинулись на еду.

Ким жил в лагере хваранов уже почти месяц и всё еще не составил о нем какого-то определенного мнения. Уж слишком здесь всё отличалось от монастыря. Это был, так сказать, монастырь навыворот. Всё, что на Каменной Иголке считалось правильным, здесь не имело никакого значения, и наоборот. Вот, например, вчерашнее упражнение. Всю жизнь Киму внушали, что нет ничего хуже, чем убийство беспомощного существа. А вонхва поставил посреди поляны безоружного Сенная, дал Киму лук и стрелы, и сказал: «Убей его!» Да как же это — «убей»? Ким долго собирался с духом, чтобы поднять оружие на родного племянника, даром что тот кричал: «Давай, не тяни! Спорим, что промахнешься?» Но самое удивительное, что Ким и в самом деле так ни разу в него и не попал! Братья только что по земле не валялись от хохота. А Сеннай потом признался, хихикая, что отводил ему глаза, в этом упражнение и состояло.

Было также много других увлекательных занятий. Несколько раз подростки уходили в лес и целый день бродили по горам. Вонхва рассказывал о полезных свойствах и ядах, которые содержатся во многих растениях и животных. Это было очень похоже на уроки с Чумоном, и у Кима невольно сжималось горло, и слезы наворачивались на глаза, когда он вспоминал своего старца.

Как-то на привале вонхва вызвал из леса толстого горного перепела. Он подлетел и сел к Лиу на плечо, как одурманенный. Лиу свернул ему шею, а потом они обмазали птицу глиной, испекли в углях и съели.

Ким вспомнил про расстрелянного дикого кота и рассказал о нем вонхва. Оказалось, что хвараны приносят жертву стражам границ каждое полнолуние. «В тот раз был кот, — сказал наставник. — В другой — белка или рысь. Важно не само убийство. Все существа когда-то умрут. Смерть или жизнь — просто разные состояния силы. Важно — как умрут. И еще важнее — для чего. Духи любят кровь. Смерть кота послужила пищей стражу. Зато, как только демон-волк пересек границу наших владений, я тут же получил знак от стража и выслал мальчиков к тебе навстречу…»

Вонхва выпрямился, вытер руки полотенцем. Сидевшие у крыльца нандо тут же унесли опустевшие блюда и принесли чайник. В отличие от монастыря Иголки, где наставления приходилось выслушивать, часами сидя на каменном полу, вонхва предпочитал общаться с учениками за чаем. Это напоминало послеобеденную беседу с мудрым отцом.

— Сегодняшний учебный бой еще раз показал общее ваше слабое место, — сказал вонхва, и на нем сосредоточились четыре пары глаз. — Мы поговорим о том, чего вам всем не хватает — о внутреннем покое. Каждый из вас должен обрести «дух, подобный луне». Что это такое? Представим ясную ночь полнолуния. Лунное сияние освещает всё, не давая врагам ни шанса. Но стоит появиться тучам, как свет луны тускнеет и всё погружается во тьму. Так и воин, — взгляд вонхва остановился на покрасневшем Мике, — как только он поддастся чувству ярости, — взгляд переместился на нахальную физиономию Лиу, — либо страха, — Ким опустил взгляд, — либо рассеянности, вызванной неуместной задумчивостью, — Дон сделал вид, что смотрит в чашку, — такой воин сразу утратит и зрение, и слух, и способность верно оценивать то, что видит. Потеряв хладнокровие, он окажется во тьме. И начинает делать лишние, суетливые, ненужные движения, свойственные слепому. Что мы сегодня и наблюдали.

Вонхва помолчал, созерцая опущенные головы учеников и покрасневшие кончики их ушей, и наконец смилостивился:

— Идите, отдыхайте.

После ужина ученики были вольны делать что угодно до самого заката. Когда солнце уходило за вершины гор, в лагере нандо разводили костры и наступало время пения. Пели обязательно, каждый вечер, и хором, и по отдельности. Простонародные песни, воинские гимны, каноны богам, и широко известные, и необычные, которым их обучал вонхва. Эти уроки нравились Киму, пожалуй, больше всего. У него оказался сильный красивый голос, он быстро запоминал слова и мелодию и вскоре стал запевалой.

Казалось, вонхва этим очень доволен. Как-то после ужина он надолго задержал мальчиков, рассказывая удивительные и малопонятные вещи о великом значении песен в хваранской магии. «Есть звуки-ростки, лежащие в основе мироздания, — говорил он. — Всё в зримом и незримом мире имеет свой звук-росток. Составляя из них мелодии, можно изменять ритм бытия. Вы поете, и в этот миг человеческое действо совпадает с божественным. Так слово превращается в действие. Так можно выпеть проклятие или благословение, призвать духов, отдать приказ, которому невозможно сопротивляться, или поразить врага одним боевым кличем!»

Ким поглядел в небо, — солнце стояло еще высоко, — и пошел в лес. Он был не в духе. Вонхва укорил его за трусость, но Ким не заслужил этого упрека. Выступать в поединке против одержимого мог только безумец. Или другой одержимый.

Вскоре он набрел на поросший вереском обрыв и еще издалека увидел Сенная. Тот валялся в траве на животе, болтая в воздухе ногами. Подойдя поближе, Ким увидел, что его младший родственник увлеченно следит за красным пятнистым жучком, упорно ползущим вверх по длинной травинке. Ким плюхнулся рядом. Сеннай Ёнгон нравился ему сильнее других детей Ветра и Луны. Наверно, потому, что больше других походил на обычного мальчика.