Рыбаки снова переглянулись. «Сумасшедшая», — подумали они оба.
— Но если вы говорите, что это та самая гора — где театр? — не отставала полоумная. — Здесь был построен великолепный театр…
— Да, был тут балаган, — медленно сказал второй рыбак. — Много лет назад. Прежние князья, будь они прокляты, построили его на месте святилища, чтобы надругаться над нашими богами. И боги их покарали. Огромная волна смыла и балаган, и всех, кто пришел поглазеть на представление.
— Какие еще боги? Это бесы обиделись! — возразил другой. — Тут испокон веку бесы жили! Кто, по-твоему, в оскверненных святилищах селится, а?
Рыбаки заспорили, не видя, как помертвело лицо Касимы, как остановился ее взгляд. У нее закружилась голова. Что они сказали? Много лет назад? У Касимы стало темно в глазах. А когда прояснилось, всё вокруг стало иным. Она увидела на вершине сосновой горы храм. Чем-то он напоминал ее театр, но был выстроен из камня и лакированного дерева, крыт золоченой черепицей и украшен цветами. К нему вела каменная лестница, с яруса на ярус, до самого верха. Вокруг толпились люди… а на верхней ступеньке стоял Сахемоти.
— Иди сюда, принцесса! — позвал он ее.
Касима забыла о рыбаках и побежала ему навстречу.
Заупокойный храм рода Вольсон — один из самых древних в империи. Внутри — сырой камень стен, пыльный воздух и полутьма, снаружи — буйная зелень, цветение, первая настоящая летняя жара. Под крышей у слуховых окошек пищат воробьи. Здесь хранится память о предках с тех давних веков, когда в империи только начинали строить каменные храмы и вытесывать поминальные таблички. Иные семьи хвалятся, что запись их предков ведется еще раньше, со времен Желтого государя, но это они, конечно врут, ибо при Желтом государе храмы строились из прутьев и глины, а покойников оставляли на растерзание хищным птицам, чтобы те в своих желудках побыстрее донесли их до неба. Только о тех варварских временах теперь вспоминать, особенно в Небесном Городе — дурной тон. Разве могут быть предками государя Среднего мира какие-то дикари?
Ким бродил по сумрачному храму предков, равнодушно посматривал на ряды полированных каменных табличек в локоть вышиной, в золоченых и красных рамах. Перед табличками, тихо потрескивая, горели свечи. Десятки и сотни скользких черных табличек, ярусами от пола до потолка, и на каждой — имя. Здесь далеко не все предки, а лишь до пятого колена: более древние таблички переносят в другой храм, при родовом кладбище в загородной усадьбе. Пока есть хоть клочок земли, хранящий кости предков — род будет жить. «Странно, зачем дядя приказал мне сюда прийти?» — подумал Ким.
Вот уже несколько дней как он вернулся в Сонак. От Долины Цветов до самого Сонака пятеро юных хваранов ехали вместе, наперегонки с весной. Горный край они покинули в разгаре цветения, а в долинах их встретило жаркое лето. Ким хотел завернуть в монастырь Иголки, вернуть меч Бессмертного Воителя и поклониться могиле Чумона, — путешественники нарочно сделали крюк, — но ему не открыли даже первых ворот. Незнакомые монахи смотрели на него со стен с таким отвращением, словно перед ними стоял не красавец-юноша в роскошном кафтане, а сам владыка преисподней. «Нечестивому хварану» предложили положить меч на землю и убираться; Ким обиделся, обругал их и оставил меч у себя. По просьбе Мисук, которая тайно ехала с ними в отряде нандо, они вдвоем заглянули в разоренный грот и принесли жертву духу ее отца. Конечно, ни Кагеру, ни старицы Ямэн они там не встретили. Тошнотник тоже больше ни разу не появлялся — видно, не рискнул напасть на целый отряд.
Перед заставой Поднебесного Удела братья распрощались. Мик, Дон и Лиу отправились дальше, в запретный Небесный Город, Ким с Сеннаем свернули к дворцу Вольсон, и за первым же углом к ним открыто присоединилась Мисук. Во дворец они въехали вместе. Там их давно уже ждали…
Скрипнула тяжелая дверь. В заупокойный храм ворвался дневной свет и сразу померк. Вошел князь Вольгван. Ким взглянул на него сочувственно — он еще не успел привыкнуть к новому облику дяди: Вольгван заметно постарел. Седой и грузный, он медленнее двигался и говорил не спеша. В нем еще угадывался воин, но уже заметно было: еще лет пять-десять — и глава рода превратился в старика. Уже теперь у него возникла привычка, которой раньше не было — задумываться и смотреть поверх голов, в невидимое. С каждым уходящим годом дух поднимается над землей, отрывается от суеты, пренебрегает мелочами, сосредотачиваясь лишь на главном.
Тем не менее, взгляд воспитанника Вольгван заметил и понял.
— Годы не щадят никого, но о тебе, сынок, похоже, время забыло. Тебе сейчас должно быть около двадцати восьми, но выглядишь ты едва ли на семнадцать. Мне писали что-то о колдовстве. Не знаю, к добру или к худу такие подарки.
— Неужели вы бы отказались, дядя, если бы кто-нибудь предложил вам вернуть молодость? — спросил Ким.
Вольгван покачал лысеющей головой.
— Не знаю. Сначала узнал бы, от кого подарок. Потом спросил бы — а что взамен?
— Да какая разница? Что в этом мире более ценно, чем жизнь?
Князь рассмеялся, почти как раньше.
— И это вопрос бывшего послушника? Для монаха — душа. Для нас с тобой — клан. Жизнь клана. Честь клана.
«Так, — безошибочно понял Ким. — Начинается…»
И верно, началось.
— Что это за желтоглазая девица с гор, которая живет в твоих покоях и ведет себя так, словно она твоя старшая жена?
Ким непроизвольно расплылся в улыбке.