Громовая жемчужина - Страница 56

К закату сцена и площадка перед ней преобразились. Анук приволок с морского берега целый мешок ракушек, гальки, крабьих панцирей и прочей шелухи и разложил весь это хлам на сцене и на камнях святилища в загадочном порядке, указанном ему Сахемоти. От края каменной террасы Анук прокопал две неглубокие канавки до ближайшей одинокой сосны. Затем он состругал с дерева большой кусок коры и огородил сосну хлипкой изгородью из прутьев и веревок. В довершение всего по краю сцены и вдоль канавки Анук расставил несколько десятков крошечных свечек.

— Зажжем как стемнеет, — сказал он, любуясь на дело своих рук. — Будет не хуже, чем в день Голодных духов.

— А зачем вам это всё надобно, уважаемый мастер Терновая Звезда? — выразил всеобщее любопытство старшина плотников.

— Почтить духов горы Омаэ, — объяснил Сахемоти. — Начали стройку без их благословения, так надо хоть окончание отметить.

— Вот оно что, — старшина плотник с уважением глянул на комедианта. — Доброе дело!

— Сразу видно понимающего человека, — добавил его помощник. — Другой бы пригласил жреца Семизвездного, наших ками обижать. Не понимают они, что жрец придет и уйдет, а ками останутся…

— И монаха вашего, который тут всё вертится, правильно отослали, — крикнул еще кто-то. — Не место ему тут, на этой горе.

— Верно! От него только порча и вредность! — вразнобой поддержали остальные. — Отвратный монах! И братца своего от него заберите, он его плохому научит…

Мельком подивившись непопулярности Кагеру, Сахемоти собрал плотников для расчета. Он не жалел похвал, и все они были заслуженными — театр в самом деле вышел просто загляденье. Старшина, расчувствовавшись, произнес ответную речь:

— Поначалу-то, я прямо скажем, подумал даже, что госпожа княгиня на меня сердита, что сюда направила. Я ведь усадьбы и дворцы строю, а тут велели смастерить какой-то балаган-однодневку, да еще и на проклятой горе. Но нынче… Оно, конечно, нехорошо себя хвалить, но смотрю на эту сцену, и мерещится — построил княжеский дворец. Даже как-то захотелось прийти поглядеть на представление. Жаль, что оно только для благородных. Разве что на соседних холмах мест хватит…

— Как «мест хватит»?

— А вы не знаете? Народ из окрестных деревень наслышан, и даже из столицы многие собираются поглядеть, хоть одним глазком, с холмов… сотни, не то тысячи явятся… Однако ночь уже близко, пора и честь знать. Почтите ками, уважаемый мастер, квисинам жертву принесите, да и за нас словечко замолвите. Глядишь, и гора эта после вас больше не будет проклятой. Завтра придем пораньше, уберем и сожжем мусор, а там и рассчитаться можно…

— Словечко замолвим, — пообещал ему Сахемоти. — Да будет благословен ваш труд во славу истинных хозяев этого святого места!

— Ну а теперь-то, — воскликнул Анук, когда плотники ушли, — ты расскажешь, зачем заставил меня обвешать сцену всякой пакостью? Ну сцена ладно, а сосна при чем?!

— А сам не понял? — укоризненно спросил Сахемоти. — Братец, ну ты же имеешь к местным духам самое прямое отношение…

— Зато эта морская тухлятина не имеет никакого отношения ко мне! Клянусь, если не немедленно не расскажешь, я больше не стану тебе помогать.

Сахемоти пожал плечами.

— Ладно, спрашивай.

— Зачем ты велел мне огородить эту сосну?

— Собираюсь засушить ее и вывернуть наизнанку.

Анук онемел от изумления.

— Ты получил ответ, — усмехаясь, сказал Сахемоти. — Так иди и закончи работу — зажги свечи. Где кресало?

— Обижаешь, брат.

Анук наклонился, сложил ладони у рта, дунул — и свечи одна за другой загорелись от его дыхания, словно огненная змейка обогнула сосну и вернулась обратно, к его ногам.

Когда стемнело, костер разводить не стали. Сумрак слегка разгоняло только мерцание цепочки горящих свечей. Словно стая светлячков прилетела к подножию холма и расположилась на земле извилистой линией, изогнутой в форме замысловатой петли. Кольцо огоньков охватывало сосну и, не смыкаясь, двумя линиями уходило к сцене. Темнота пахла водорослями и свежей сосновой смолой. Сахемоти вошел в светящийся круг, приблизился к сосне и опустился на колени. Его взгляд остановился на светлом пятне — том месте, где Анук срезал кусок коры. «Прости, что вынужден так поступить с тобой, — мысленно сказал он дереву, глядя, как оно плачет смолой, затягивая рану. — Но, боюсь, это только начало».

Сахемоти низко склонился, коснувшись лбом сложенных перед собой рук, и зашептал заклинание на мертвом языке комма, предшественнике древнекиримского. В доисторические времена, когда острова Кирим носили другое имя и не было там еще ни городов, ни дорог, а только одни бесконечные леса, полные звериных богов, это заклинание было известно каждому охотнику и лесорубу. Сахемоти просил у сосны прощения за то, что собирался с ней сделать, уговаривал ее не держать на него зла и не мстить ему и обещал устроить ей скорое новое рождение в вечных лесах Небесной Заводи. Анук сидел на корточках по соседству, за линией огоньков, и внимательно слушал. «Странный у меня братец, — думал он. — Демона или смертного ему убить — что комара прихлопнуть, а перед деревом распинается».

«Цукиеми все-таки умница, — думал тем временем Сахемоти, пока его губы шептали слова молитвы. — Этот так называемый Везунчик действительно не человек. Подумать только, если бы не ее наблюдательность, я и внимания бы на него не обратил…»

Сахемоти вспомнил, как, будто любуясь облаками, попытался нащупать в невидимом срезе мира внутреннюю сущность этого парня и обнаружил… пустое место.